Темнота с материнской нежностью обняла его высушенное и скрученное параличом тельце, оградила от гама пьяного веселья в соседней комнате, позволила сознанию, осторожно выползающему из немощной оболочки, опираться на себя.
Не оглядываясь на брошенный контейнер, оно поддалось уже знакомому мягкому давлению, заботливо понесшему его через объемы мрака в желаемое место.
"Смотри на них",- мягко надавила просьба темноты на сознание,- "они - зло! Убей их".
Сознание попыталось поглубже зарыться в темный угол, будто опасаясь, что двое мужиков, весело что-то обсуждающих, увидят его, но наткнулось все на то же давление - мягкое, но толкающее против воли.
"За что? Они же ничего плохого не делают мне",- растерялось сознание.
"Дай мне выйти. Я сделаю это за тебя. Они - зло".
"Не понимаю..."
"Глупый! Они смеются над тобой..."

 - Манька! Таши хоть похлебки сюды, что ли, не до хорошего уж! Заморила гостя, курва, - беззлобно прикрикнул румяный, рыжий бородач, вальяжно развалившийся во главе стола, - позорище же!
- В койке бы так командовал, мерин,- равнодушно огрызнулась фигуристая баба, за раз притащившая три тарелки с простоватой закуской и бутыль мутной браги, ловко расставила угощения на сколоченном из толстых досок столе без скатерти, приковав взгляды мужиков пышной грудью в вырезе просторной рубахи, и вновь удалилась.
- Ведьма,- подмигнул бородач гостю - высокому, худощавому мужику, с осунувшимся лицом, покрытым недельной щетиной, разливая напиток по граненым стаканам.
- Ведьмов не бывает, не те времена нынче, чтобы им быть, -  не согласился худощавый. Сграбастал протянутый другом стакан и одновременно с ним вызузил содержимое, перекосившись лицом вечного мученика.
- Хороша,- пожирая огурец, оценил бородач пойло, - а про ведьм ты так не говори, Михалыч. Они ж тоже, поди, ума-то понабрались, не..., как там, не афишируют свои делишки, а с хворью к ним и подавно не хаживают, вот и кажется, что нету таковых сейчас. Всегда была она и всегда будет.
- Что? - нанюхавшись хлебной коркой, переспросил Михалыч.
- Мистика, - пожал плечищами хозяин, вновь наполняя стаканы.
Алкоголь, вызывая рвотные судороги и кислые мины, вновь пропал в глотках друзей, удостоился похвалы бородача.
- А вон хотя бы в угол темный взгляни, вот тебе и мистика случится,- тряхнул бородой в сторону угла хозяин.
Михалыч нахмурившись, взглянул в указанный угол.
- И чего? Где там в нем мистика?
- Дак ты подольше смотри-то!
Худощавый уставился в темный угол, протер кулаком слезившийся от крепости напитка и напряжения глаз.
- Вишь? Будто шевелится она, темнота-то? Не видишь че ли?- осторожно, чтобы не сбить настрой экспериментатора, прошептал бородач,- смотри лучше, должна шевелиться...
Инструкции бородача прервал панический вскрик Михалыча, резко отшатнувшегося назад и рухнувшего с лавки.
- Ты чего, Михалыч? - поразился бородач, вскочивший со стула.
Худощавый, облокачиваясь на подоконник, кое-как взобрался на подкашивающиеся ноги, потряс башкой, уставился на друга выпученными от страха глазищами.
- Видал? - выдавил, наконец, мужик.
- Чего? Как темень-то движется?
- Какая темень-то?! Упыря, вроде как. Такого, с белыми бельмами. Хайло раззявил, сидит, смотрит, а позади вроде башки козлячей.
Михалыч попытался сесть на свое место, но передумал, так и остался растерянно стоять, косясь на угол.
- Поди, допился,- пытаясь поддержать друга, промямлил бородач, с опаской рассматривая побледневшего Михалыча,- вон глаза красные, будто на сварку смотрел без щитка. Выпей-ка.
Худощавый отрешенно залил жидкость в рот, организм ответил на яд соответствующе.
- Вроде как отпустило?- поинтересовался бородач у красного от новой порции алкоголя мужика,- ты садись, спьяну в голову всякая херня лезет, но то уж не мистика, а наука.
Михалыч послушался совета, захрустел луковым пером.
- Жуть такое увидать! Катись она, эта наука,- помотал башкой мужик, сам себе плеснул браги и выпил.
Бородач обеспокоенно уставился на осунувшегося друга, покосился на угол.
- Как же парнишонка Нюрки живет?- задумчиво промямлил Михалыч, уставившись на тарелку с закуской.
- А? Какой Нюрки? - очнулся бородач, уселся на стул.
- Поварихи,- оживился худощавый, впился взглядом в растерянное лицо хозяина.
- А.., - не понимая резкой перемены в друге, попытался поддержать разговор бородач, - он же парализованный. Ему, поди, какое дело с кем его мамаша таскаться.
- Да я не о том! Тут, давеча, позвала  меня Нюрка печь ей перебрать, мол, дымит...
- Трахнул что ли?- оскалился улыбкой идиота бородач.
- Бог миловал. Ну, я и пошел. А у нее там бардачище, окурки, бутылки пустые, а в горенке, той, вообще, наглухо окна заколочены.
- А тебе, что же, романтики подавай?- съязвил хозяин,- в сенях бы оприходовал, че там.
- Да ну тебя,- отмахнулся Михалыч, - я к тому, что сынишка ее в той горенке живет. В темноте, видать.
- Дак он парализованный же, какая ему разница, где лежать,- готовя партии алкоголя для путешествия в утробы, пожал плечами бородач.
- Ты представь, чего он насмотрелся! - севшим голосом, пробубнил худощавый,- я полминуты зырил, и то вон че привиделось, а он постоянно смотрит темноту, у него даже нет возможности глазешки закрыть. Представь, какая жуть у него перед глазами шевелится. А мамаше-то недосуг, поди, с ним возится.
Бородач опешил, не ожидая подобных выводов от друга, бедного на фантазии.
- Тебе вроде как, хватит. Что-то ты не то городить начал,- пришла на помощь Манька, собрала все со стола, треснула мужа вилкой по башке,- споил человека, сказочники! Выпроваживай гостя, на работу с утра обоим.
- И то верно!- воодушевился бородач,- до дому-до хаты, Михалыч. Не забивай голову чертовщиной.
- Типун тебе на язык, бестолочь,- встрепенулась баба. Перекрестилась бы, да руки заняты оказались, - такое на ночь собирать! Не слушай его, Михалыч. Нюрка все окошки в горенке занавешала, чтобы ребятня не шарилась под окнами, не изголялась над парнишкой. Итак, досталось ни за что! Уж брешат, мол, парнишка-то и не нюркин вовсе, а бабки его, потому она с ним и водится, а Нюрке и делов нет до него. Бог им судья, нечего лезть.

"Убей! Он обо всем догадался! Он всем расскажет, они придут и убьют тебя".
"Но я не хочу никого убивать!"
"Я могу. Я тебе помогу, только выпусти меня!"
Сущность остановилась в метре от своего тела. Темнота упорно толкала ее прочь, мягко заставляла вернуться к тем людям, совсем не злым, но которых зачем-то нужно было убить.
"Почему ты не подчиняешься? Разве тебе плохо со мной?"
"Нет".
"Я защищала тебя, помогала вырываться из этой ничтожной оболочки, водила по земле, учила, была собеседником. Почему ты такой неблагодарный?"
"Я благодарен! Я не хочу их убивать!"
"А та женщина? Слышал, что она сказала? Она смеялась над твоей бабушкой!"
"Нет!!!"
"Да, да, да! А она красивая! Как твоя мать! А какая у тебя мать?"
"Плохая. Я ей не нужен! А бабушка хорошая - не дает мне умереть!"
"Ты прав! А та женщина, как твоя мать, и она издевалась над бабушкой".
"Она... Просто сказала..."
"Она как твоя мать! Она унижает бабушку! Она должна ответить за это, как твоя мать! Выпусти меня".
"Только, как моя мать? Ты не будешь ее убивать?"
"Нет! Выпусти меня".

Нюрка не спала. Беззвучно плача, смотрела, как с темных стен стекали разветвленные ручьи мрака, сливались на полу в большую лужу, из которой чуть позже вылезет рогатая тварь. В очередной раз выдеред из распутницы душу и на глазах у неподвижного тела начнет истязать ее. А потом, с первым криком петуха, бросит истерзанную сущность в тело несчастной, чтобы то страдало до следующего раза, и уйдет, напомнив, чтобы в горенку не проникло ни одного лучика света.
Так и в этот раз угловатая тень плавно поднялась из лужи, уставилась на застывшую от ужаса бабу, но не двинулась с места.
"Ты больше не нужна. Как блядуешь, так и блядуй, и останешься цела",- пророкотало в голове Нюрки,- "подпустишь к сыну чужого - умрешь"!
Тварь, по пояс торчащая из лужи, начала сереть, пока не слилась с темнотой в спальне, будто покинула помещение.

Дурной сон вновь поднял бородача с постели, оставив вместо мыслей какой-то смрад из недобрых предчувствий, повлекших его на кухню, попялиться на угол за печью, испугавший Михалыча.
Долгое высматривание в темноте снова пробудило иллюзию какого-то движения, не то расслоения, не то закручивания в спираль разных по оттенку черных масс, которое пропадало, стоило моргнуть или попытаться перевести взгляд.
Мужик бесслышно сплюнул, перекрестился в направлении Красного угла и пошел под теплый бок супруги...
... Сон не шел, наверное, остался в том странном углу.
"Да и спать-то незачем, через полчаса вставать",- утешил себя мужик. Нащупал под тонкой тканью ночнушки пышные титьки жены, крепко сжал, подгребая податливое тело вплотную к своему.
Манька что-то протестующе-вяло промычала, но перевернулась на спину и раскинула ноги. Охнула под тяжелым телом, навалившимся сверху, обняла толстую шею, ощутив руками скользкую холодную кожу. Впилась ноготками в плоть спины, какую-то слишком мягкую, на столько, что пальцы провалились по первую фалангу, наткнувшись на кости лопаток. Впрочем, придавать этому значения баба не стала, отдаваясь возбуждению. Предоставила шею для поцелуев, по привычке повела ногтями вдоль спины, сдергивая с нее лоскуты кожи и обнажая гнилую плоть, с копошащимися в ней червями. Не выходя из полудрема, ответила на поцелуй любовника, присосавшись пухлыми губками к серым зубам, едва державшимся в оголенных деснах. Заскользила руками в направлении причинного места, но вновь неожиданно легко проткнула вздувшийся живот мужа, по локоть увязла в липких, холодных внутренностях, ощупала рельеф позвоночника.
Манька сморщилась, отдернула голову в сторону, попыталась оттолкнуть от себя тяжелое тело, но лишь проткнула его, легко выламывая часть позвоночника.
Женщина распахнула глаза. Едва сдержала рвоту от свалившейся на нее вони и уставилась на нависший над ней оскаленный череп, местам покрытый не то клочками кожи, не то пятнами засохшего гноя.
Манька завизжала, заколотила руками, заключенными в мертвечину, ломая сухие кости и раздирая на слои гнилую плоть. Задрыгала ногами, удачно попала коленкой под таз мертвеца и сбросила его с кровати, одновременно вскакивая на ноги. Теребя серебряный крестик, зашептала молитву, ошарашено глазея, как верхняя часть мертвеца пытается на руках заползти на перепачканную постель, волоча за собой беспомощные ноги и клубок гнилых внутренностей.
Труп никак не реагировал на действия бабы, схватил ее за ногу и дернул, пытаясь свалить, но лишь выдернул предплечье из сустава, едва не порвав покрытую язвами кожу. Постарался подтянуться к жертве на оставшейся руке, но вдруг замер, услыхав крик петуха.
Тело мертвяка почернело, превратилось в объемную тень и осыпалось хлопьями черного пепла, обнажая голое тело бородача, державшегося за ногу жены. Мужик что-то мямлил, уткнувшись мордой в матрац, держался перепачканной кровью рукой за разбитый затылок.
Манька спохватилась, перевернула мужика на спину.
- Курва! Ты чо творишь?! - промямлил бородач, пытаясь вяло оттолкнуть жену,- чуть не пришибла.
Баба нервно ощупала живот мужа, исцарапанную спину, слипшиеся от крови волосы, прижала его голову к груди и заплакала.
- Причудилось, - еле слышно выдохнула сквозь слезы она, гладя мужика по голове и осторожно баюкая, - морок нагнали... Говорила дурню - не кликай беду! Ну, ничего, с божьей помощью сладим, не велико зло...

В темной стене вывалился прямоугольник, заполненный серым светом. На пороге открывшейся двери показался силуэт горбатой старухи, державшей в трясущихся руках железную миску.
Старуха постояла в проеме, будто собираясь с мыслями, зашла в горенку и закрыла за собой дверь, погрузив помещение в непроглядную темень.
- Это я,- прохаркала старуха поддельно-заботливым голосом, шаркающими шажками подбираясь к лежаку парализованного парнишки, - поесть несу, Митька. Ох, и тяжко!
Старуха тяжело вздохнула, нащупала рядом с изголовьем кровати табуретку и поставила на нее пищу, запалила вонючую лучину, едва озарившую лысый череп больного, обтянутый желтой кожей.
- Тяжко! - вновь пожаловалась она. Смочила в холодном вареве тряпку, выжала ее в распахнутый, беззубый рот несчастного,- вот помру, что тогда и заделашь... Никому-то не нужен... На што им такой...
Старуха повторила кормешку, снова охнула, казалось, еще ниже сгорбилась.
- Ты бы, Митька,..- бабка задумалась, не переставая выжимать варево в рот больного, пока оно не потекло через край,- ...выпустил ее. А?... Молчишь?... Ну да...
Сморщенное лицо старухи исказила гримаса муки, она прислушалась к невидимому подсказчику, утвердительно покивала.
- Митька, согласись! Не то помру и совсем никого не станет у тебя, а так, глядишь, я еще поживу... Согласись!
Старуха нависла над лицом парнишки, пристально всмотрелась в белые бельма, пожевала ртом.
- Не согласен он!- гаркнула она себе за спину и тут же сгорбилась почти до самого пола, едва не рухнув на пол.
Старуха, охая при каждом шаге, пошла к двери.
- Ох, и тяжко тебе будет, Митька, пропадешь ведь,- причитала она, пока шла к выходу,- согласись, ведь помру же!
Последние слова бабки прозвучали как мольба. Она немного постояла на пороге, будто дожидаясь ответа, и скрылась за дверью.

Работа у Михалыча не ладилась. За утро уже успел и шишку посадить на башку, удачно приложившись лбом о бампер газика, когда вылезал из-под него, и ноготь с мясом сорвал, пытаясь открыть новую банку литола.
Теперь же, матерясь и сжимая зубы от пульсирующей боли в перевязанном грязной тряпкой пальце, мужик остервенело дергал рычаг домкрата, поднимая перед машины-инвалида без колеса для ремонта. Кряхтя, полез под ось грузовика, но остановился, услыхав зов токаря Дулина.
- Михалыч, по твою душу пришли, вылазь.
Мужик, шипя проклятия, вылез из-под машины, вытирая грязные руки о подол куртки, поковылял к выходу из бокса.
- Михалыч, че ты вчерась увидал в углу?- подскочила к нему не то злая, не то взволнованная Манька, едва он вышел на свет Божий, - ну?!
- Чего это?- не понял мужик, тупо глазея на бабу.
- В углу! Че за упыря видал?
- Дак, какой же то упырь, - удивился Михалыч, - белая горячка то, а не упырь...
- Как выглядел, спрашиваю? - перебила женщина.
- Ну как... Дохлый такой, шары белые навыкать, хайло - черный провал... Как Митька поварихин, прям,- хмыкнул Михалыч,- тока мертвый.
Баба зло уставилась на мужика, схватила его за рукав и повела за собой....

Сущность Митьки силой выдернуло из тела. Все та же тьма, только не мягкая и вкрадчивая, будто прислуга, а грубая и властная, как хозяйка, навалилась несокрушимой волей на человека, заставила смотреть, как пара клубков мрака волокут его бабку, а та беззвучно распахивает рот, то тянет руки, словно прося помощи, то впивается ногтями в пол, оставляя в том глубокие царапины.
" Видишь, чего ты добился!"- пророкотало вокруг Митьки, когда старуха с конвоем из чертей исчезла,- "и это твоя вина! Теперь ты один! Только я у тебя осталась, и ты выпустишь меня!"
Но сущность больше не воспринимала тьму, слышала, но не верила в ее существование. Восхищенно наблюдала, как в черном объеме мрака прорезалась узкая щелка света.
"Дурак! Это мираж, твоя выдумка"- загремела тьма, ударила плотным валом в сущность, норовя снести с ног, но просто прошла сквозь нее,- "не может быть!"...

- Чего ты меня сюда притащила?!- возмутился Михалыч, подчиняясь команде женщины затаиться под стеной дома Нюрки.
- Распахивай ставни в горенке. Все! Да поживей!- баба толкнула мужика к углу здания, а сама зашла в дом.
Сени встретили ее темнотой и плотной вонью перегара и затхлости. Нащупывая ногой ступени высокой лестницы, Манька поднялась к двери в жилище и бесцеремонно ввалилась в грязную кухню.
- Нюрка! А ну отрывай жопу, кобыла,- звонко прокричала она,- пошли гулять, че сидишь, как мышь в гойне?
Распухшая от пьянок, взлохмаченная хозяйка дома очумелым взглядом уставилась на веселую, пышущую жизнью Маньку, еле встала с зассаной койки.
- Как же это,- прохрипела баба, заплетаясь языком, попыталась встать, но лишь завалилась на другой бок,- куда я... Как я Митьку-то оставлю?.. Вдруг че...
- Да и парня бери с собой! Сватать пойдем!
Нюрка расквасила опухшие губищи в подобие улыбки, вроде, активнее зашевелилась.
- Где бабка-то?- шепотом спросила Манька, подсаживаясь к Нюрке,- недоброе делает, карга!
Нюрка уставилась на Маньку, недоумение на лице пьянчуги сменилось надеждой.
- Черт ее рук дело?- с нотками воодушевления прошептала хозяйка,- не бывает же взаправду, чтобы душу нечистый вытаскивал поизголяться просто, а потом назад засовывал?
- Не бывает, конечно,- успокоила Манька, похлопав женщину по спине,- меня, вон, вообще, чуть мертвяк не трахнул сегодня.
- Как?!- испугалась Нюрка.
- Свекровка твоя, видать, ворожбует,- Манька постреляла по сторонам взглядом, что-то оценивая,- она заставила держать Митьку в темени?
- Она. Говорит, чтобы не смотреть, не жалеть его. Мол, он все чувствует, и так-то ему тяжко живется, еще и жалостью добивать. И помощи, говорит, не ищи на стороне, коль на нас бремя, нечего на кого-то еще перекладывать.
- Заботливая карга,- не слушая рассказчицу, поддакнула Манька,- значит так. Бери сына и иди из дому. Михалыч вас встретит. Все, давай.
- А ты?
- Старуху проучу.

- Михалыч, а ты чего туда полез?- раздалось за спиной мужика, едва он ступил на заваленку дома,- за Нюркой че ли подсматривать вздумал.
Михалыч растерянно уставился на деда Пахома, безвредного старичка, хоть и чрезмерно любопытного.
- Здорово, дедко Пахом,- спрыгивая на землю, поприветствовал мужик,- дак, я ж того, печку же прочищаю Нюрке...
- Ей кажный вечор прочищают,- закряхтел-засмеялся дедок,- а чего в горенку подглядывал. Говорят там парнишонка еешний растележился, поди, на него пялился. Нет?
- Да как можно, дедко!? Что ж я сопляк бестолковый, на беду немощного зырить. Печь я чищу.
- И то верно! Вырос уж, детина. Ты на меня-то не обращай внимания, я так, от безделья посмотрю, как чистить будешь.
Михалыч застыл, соображая, что и делать: то ли махнуть на старика рукой и выполнить приказ Маньки, то ли уйти прочь.
- Да уж открывай эти ставни! Нечего тут мыслителя из себя строить, вижу, что не зло затеял,- ухмыльнулся старичок.
- Как это, видишь? - не понял мужик.
- А вот так, зло против зла не затевают,- твердо и серьезно сказал Пахом, совсем в не свойственной ему манере.
Михалыч ловко запрыгнул на заваленку, зацепил здоровой рукой за край ставни и со всей силы дернул, делая в плотном стыке узкую щель...

Манька осторожно открыла двустворчатую дверь горницы. Большая комната, с черными стенами и потолком и красным полом тонула в полумраке, из которого выпирала простая мебель: деревянная кровать, лавка вдоль стены, шкаф с посудой в углу и стол, за которым неподвижно сидела старуха.
Манька, бесслышно ступая, двинулась вперед, в обход бабки. Замерла, прислушиваясь к неразборчивому шепоту старухи. В свете тусклой керосиновой лампы осмотрела разложенные на столе предметы: черный шнур с двумя узлами, распахнутую книгу с чистыми листами, деревянную ступицу с какой-то жижей.
Остальное рассмотреть женщине помешал белый котенок, неожиданно запрыгнувший на стол.
Манька отскочила, едва сдержав крик. Котенок, уставившийся на нее, замурлыкал, прилег, поджав под себя передние лапки.
- Дурак! Это мираж, твоя выдумка,- неожиданно громко гаркнула старуха, выводя Маньку из оцепенения.
Женщина подскочила к столу, схватила с нее маленький нож, шнурок с узлами и уже была готова разрезать его, как в памяти всплыл образ осыпавшейся объемной тени с тела мужа.
Манька, не мешкая ни мгновения, вылила содержимое ступицы на котенка и отошла от стола.
- Не может быть!- удивленно пролепетала старуха, вскакивая на ноги, сделала пару шагов от стола и замерла.
Котенок все так же лежал на столе, только наполовину черный и не мурлыкал. Как-то зло сверлил Маньку черными глазами.
Женщина нащупала крестик, зашептала молитву и осторожно пошла прочь, не сводя взгляда с котенка.
- Помоги! - поравнявшись со старухой, услыхала Манька,- беса прогони. Жить хочу, а у Митьки все равно не жизнь...

- Развязывай,- протянула Манька черный шнурок с узлами Нюрке, осторожно державшей на руках тощего, желтого человечишку, завернутого в одеяло.
Мать передала сына Маньке, дрожащими руками кое-как развязала узлы. Митька дернул рукой, зашевелил беззубым ртом и еле слышно застонал, ошарашивая исцелением от паралича окружающих.
- А чего было-то?- выдавил из себя Михалыч, не сводя выпученных глаз с оживающего Митьки.
- Свекровка парнишку бесу заложила, чтобы пожить подольше,- пояснила Манька, передавая его матери,- а парень не хотел, вот нечисть с бабкой напару и давай мороки наводить. Сначала на мать, чтобы не подпускала к Митьке посторонних, и на грехи душу просаживала, потом и на души  других позарились. На том и раскрылись.
- Митька-то причем?- плача, пожаловалась Нюрка,- чем провинился.
- А непричем уже. Дал бы убить кого-нибудь - стал бы старухиной платой бесу. А та уж постаралась: и параличом-то сковала Митьку, и Нюрку в равнодушную шалашовку превратила.
- Вот ведь ведьма!- поразился Михалыч,- то я и думаю, куда и делась. Лет десять невидал живьем. Что с ней сейчас и станет?...

Горбатая старуха, кряхтя и завывая, неуклюже забиралась на стол.
- Иду я, иду,- давясь слезами, мямлила она. Встала рядом с котенком, беззаботно слизывающим с белой шерстки пятно черной жижи, дрожащими руками накинула на шею петлю и принялась раскачивать стол. 
Ножки с хрустом подломились, и тело старухи резко провалилось вниз, дернулось на узкой капроновой бичовке, врезавшейся до крови в плоть и передавившей дыхательные пути.
Котенок, вовремя спрыгнувший со стола, не обращал внимания на подергивающееся в петле тело, предпочитая безуспешно вылизывать перепачканную шерстку. Выгнулся дугой, потянулся, проседая на вытянутых вперед передних лапках, и пошел к вывалившейся из тела душе ведьмы, составленной из черных осколков, постоянно деформирующихся и перемещающихся, дробя друг друга и снова срастаясь.
Котенок игриво потыкал лапкой в душу грешницы, та сжалась в плотный клубок, превратившись в игрушку для черно-белого зверька, задорно набросившегося на него.