Вновь это дерево. Ветхий ствол, покрытый толстым слоем мха и пепла. Оно уже давно пусто внутри, изъедено гнилью и насекомыми. Но все еще возвышается над этим холмом. Под ним ничего не растет - раскинувшаяся крона надежно укрывает землю от солнечных лучей. Когда последний раз я видел их? Сколько лет пройдет, пока я смогу пересилить себя и поднять глаза к чистому небу. Я не хочу видеть его - этот отголосок беззаботного счастья, осколок юности, пронзающий мою душу миллионами фотонов. Все, что я хочу превратить в пепел, место которому в треснувшей урне для праха, оставленной где-то в темном углу, в который я никогда не заглядываю. Я не думаю ни о чем. Просто сижу здесь, на старой траве, чувствуя, как свисающие клочья моха щекочат мои щеки, когда холодный ночной ветер колеблет скрипучие ветви, нависающие над моей головой. Под холмом раскинулось поле, усеянное сорняками, сквозь плотную стену которых кое-где пробиваются полевые цветы. Те самые, что рвал я когда-то в порывах давно забытых чувств. Тогда они казались прекрасными, теперь же я вижу лишь их искалеченную сущность, тянующуюся к свету из удавки чужих корней. Я чувствую их боль, когда, наконец узнав нежность легкого касания солнечного тепла, дуновение ветра, влагу дождя, они были сорваны мной. Бездумно. Бесцельно. Небо сыпет звездами. Бескрайний простор, уходящий в вечность. Мириады слегка мерцающих огней. Миллиарды лет этот свет летел сквозь черное пространство космоса, чтобы я мог увидеть его, чтобы он мог увидеть меня. Вобрать в себя всю мою печаль и угаснуть навеки. Сейчас. Зарождающаяся луна висит бледным серпом, как символ вековой жатвы, через которую проходят все, рано, или поздно. Смерть настигает всех. Можно бежать. Можно прятаться. Но она придет. Она вечно внутри нас. Живой кварц часового механизма, в одно мгновение рассыпающийся на тысячи мелких осколков, вонзающихся в твое сердце. Чтобы оно уже никогда не могло зажить. И я сижу здесь, слыша, как бьется мое сердце. Все так же ровно. Как и тогда. Время не должно останавливаться. Когда заканчивается ход одних часов, другие остаются звучать, словно молоток, вбивающий последние четыре гвоздя. Удар за ударом. Вбивая их прямо в сердце, раня, но не убивая. Каким принципом руководствуется смерть, ставя кресты на теле? Будут ли это стигматы или зияющая насквозь дыра, обрамленная клочками плоти. Или она оставит это тело нетронутым, все столь же прекрасным, но пустым изнутри, как ствол этого дерева? Я дотрагиваюсь до засохшей коры, счищая мох, оставляющий грязно-зеленый след на моих руках. Там, под ним я чувствую капли смолы, покрасневшие от времени. Зеленый шелк, алая кровь. Это место хранит слишком много. Оно не отпускает меня. И снова, я буду сидеть здесь в одиночестве, слушая скрип этих давно мертвых ветвей, на которые даже вороны не садятся передохнуть после своей трапезы. Буду сидеть, полуприкрыв глаза, наслаждаясь ночной тишиной. А потом, когда мои веки обожжет первый луч восходящего солнца, я посмотрю на розовую кромку рассвета и отвернувшись уйду прочь от света этих ложных небес.
